Высказывание сибиряка-историка А.П. Щапова об истоках понимания специфики труда и праздника: «Труд… есть условие права … на увеселение пиром, беседой в праздник» (Щапов А.П., 1937, с.276), — дает нам возможность вникнуть в существо проблемы.
Перефразируя, отметим, что «увеселения – есть результат труда». Естественно, «труд и праздник» в картине мира старожила совмещалась с оппозицией «лето—зима». Увидеть в Приангарских селениях «праздного или пьяного во время летней страды невозможно» отмечал этнограф А.А. Макаренко. Это сразу вызывало общественное порицание (Макаренко А.А., 1913, с.87). В противоположность этому, в рапорте «о поселенцах худого поведения» по Заледеевской волости Красноярского округа Енисейской губернии за 1843 г. выделяются не только их «худые поступки, … всякие кражи и мошенничества, поведение предосудительное», но и отсутствие « усердных занятиев в страдные время» (ГАКК, 609 — 1 –1348 – 7,9).
Заслуженное право на отдых и праздник в картине мира и установках поведения в Енисейской губернии суммировалось, по подсчетам А.А. Макаренко, в 130-140 «гулевых дней», в основном в зимнее время. При этом, отмечалось, что старожилы «в летнюю пору робят и по воскресеньям, даже в дни Великих праздников на «помочах» (Макренко А.А., 1913, с.183).
Праздники делились на «годовые, великие» (в основном праздники обще-российские, православные), «полупраздники», праздники «местные» и «именные». Значительная группа праздников выделялась по профессиональному, половому, возрастному принципу. Для сибиряков особое значение имело смещение «годовых» и «местных» праздников в разряд «съезжих» и «храмовых» праздников. Они представляли форму единения старожилов различных селений данной волости. Здесь, наряду с выражением радушия, крестьянин-домохозяин показывал свой доход: «…чем исправнее крестьянин, тем более усложняется стол», тем большее количество гостей он пригласит к себе (Миненко Н.А., 1991, с.131). Примечательно, что распространенная в Сибири форма приглашения: «Милости просим к нашему убожеству хлеба-соли кушать!» – как нельзя лучше характеризует момент «соревновательного бахвальства», своеобразной «самопрезентации» итогов хозяйствования крестьян в Х1Х в.
Праздники выполняли функцию социального единения членов старожильческой общины: «в праздничную пору у сибиряков нет различия между бедными и богатыми» в одежде, поведении, приеме гостей – отмечал алтайский крестьянин П. Школдин (Миненко Н.А., 1981, с.132). Историк Н.А. Миненко, проанализировав сотни свидетельств о проведении праздничных «собраний» делает вывод, что «на гулянки» старожилов «… свободно могли являться местные служилые, мещане, священники, ссыльные поселенцы, случайные проезжие, коренные нерусские жители – всех их ожидало соответствующее возможностям хозяина дома угощение. Сказывалась в данном случае и специфика взаимоотношений разных социальных групп в Сибири –… сила, идущих из прошлого обычаев». И, добавим, временный радушный допуск «чужих» в коллектив общинников.
Исследование стереотипов поведения сибиряков позволяет сделать вывод о новой ценностной иерархии праздников. Если в Европейской России право-славное население первостепенно чтило Пасху, то в Сибири «Пасха отмечалась в большинстве районов довольно скромно». Напротив, Рождество — самый «разгульный» и почитаемый праздник Православного календаря, продолжавшийся три дня. В селениях проходили массовые «гулянки кумпаниями», молодежь ходила по домам «со звездой», славили Христа, пели «Виноградье» желали хозяевам всех благ в течение года. М.Ф. Кривошапкин писал, что в Енисейской губернии «в Рождество даже древние старушки выскребались с печи и веселились вместе со всеми» (Кривошапкин М.Ф., 1865, Т.1, с.40-45).
Рождественские, «святочные» вечера едва ли не самое веселое время по окончанию трудового года. К этому времени старожил закончил молотьбу, распорядился своим хлебом, частично продал его, купил необходимые товары и уплатил подати за вторую половину года. «… Словом к святкам крестьянин успел закончить свои важные дела; теперь ему можно немножко отдохнуть от трудов, можно повеселиться» — отмечал Н.А. Костров. Он оставил наиболее красочное и подробное описание «святочных» вечеров в Минусинском округе, Енисейской губернии. Мы видим степенное общение пожилых крестьян за чаем и вином, обмен новостями, обильное угощенье и разнообразие блюд на столе (Костров Н., 1858. С.26-53).
Вслед за Святыми вечерами с Васильева дня начинались «Страшные дни»; наиболее характерным проявлением языческого начала в духовности сибирских старожилов были гадания и «машкарования». Древние представления о временном торжестве сил «Хаоса», «нечистой силы», накануне Богоявления (Крещения) воплотились в массовые гуляния-представления в масках, «вечерки с игришшами» (Макаренко А.А., 1913, с.39-44). «Машкарованные» в трескучий мороз бегают из избы в избу, где их принимают и, изменяя голос и походку и манеры, стараются насмешить хозяев и остаться неузнанными, хотя последнее удается редко» (Миненко Н.А., 1981, с.135).
Девичьи гадания, расчет с годовыми работниками и найм новых, приметы на урожай, на богатство и удачу – все это на Новый год (Васильев день) и последующую неделю до Крещения сибиряки проделывали в «дни новогодних ужастей» с верой в обращение к силам добра и зла. Соприкосновение со «злом» обязательно смывалось и нейтрализовалось в день Крещения «святой водой» из проруби («Ярдани»). Однако, мы отмечаем несколько подобных точек соприкосновения человека с силами «зла» в течение года: «на Сорока Святых» – «ночь с днем равняться», на Масленицу — приход весны и «проигрывание» конца «мира», на Ивана Купальника — «середка лета», Петров день — «Солнце на зиму-лето на жары».
Все эти праздники и полупраздники сибиряков Енисейской губернии сопровождалось массовыми полуязыческими «гулеваниями», обращением к сакральным объектам – Солнцу, огню, воде. Но более примечательным для сибирского досуга было массовое и повсеместное «разгулье, бесстыдство и винопитие». В Сибири воскрес древнеславянский характер праздненств, осуждаемый Стоглавом ХV1 в.: «Русальи о Иванове дни и в вечернии Рождества Христова и в навечерии Богоявления Господня. Сходятся народи – мужи и жены и девици на нощное плещевание и бесчинный говор, на бесовские песни и плясания и на богомерзкие дела. И бывает отрокам осквернение и девкам разтление…» (Волошина Т.А., Астапов С.Н., 1996, с.234).
Проблема сибирского пьянства волновала современников: общественных деятелей, публицистов, этнографов. Нет ни одного автора, кто не отмечал, по словам А.А. Макаренко, «приверженность к гулянкам, попойкам». Данные Ф.Ф. Девятова и С.П. Капустина середины Х1Х в. свидетельствуют о значительных расходах на вино: на Рождество и на Масленицу по полведра, на Пасху — четверть ведра, на два съезжих праздника – ведро, на «помочь в жнитво» до ведра, поденщикам еще полведра вина. Кроме этого в течение года пили на именинах, отмечали «приход с рыбалки и охоты», встречали дальних гостей, устраивали иные «помочи», делали настойки на водке и выпивали «с устатку». Всего в среднем старожильческая семья в Минусинском уезде в год расходовала на вино-водочниые изделия 41 рубль 50 копеек (Капустин С., 1885, с.315).
Массовому разгулу в праздники способствовал высокий уровень жизни старожилов. Во многом в ментальных установках формировалась заповедь «веселого сезона» после изнурительного короткого летнего труда. Одновременно, «гульба» воспринималась «даром божьим» за усердие в труде и формой сакрального «залога» на будущий год. Если и итог жизни воспринимался как итог труда, то примечательны слова старого сибиряка: «Мне можно пить, у меня уже внуки работники» (Щукин Н., 1869, с.393).
При реконструкции внутренних ментальных установок «приверженности» массовым разгулам и крепким напиткам мы исходим из анализа содержания оппозиции «труд-праздник» в сознании старожилов Сибири.
В картине мира великорусского этноса труд служит целям поддержания жизнедеятельности телесной оболочки человека. Отсюда, труд — Божье наказание. Поэтому в картине мира русского менталитета труд — страдание. Таким образом, праздник (досуг, отдых) в картине мира великорусского этноса был не столько передышкой от работы, сколько временем обращения к душе, очищением души молитвами, постом. Естественно, православная мораль устанавливала полный запрет на труд в праздничный день.
Если в анализе старожильческой ментальности мы исходим из константы: «Создание Космоса через укрощение Хаоса», — то труд действительно становился инструментом формирования рационально организованного мира. Поэтому, сакральность созидательного труда самоценна сама по себе. Труд наполнен праздником, в сибирской ментальности служит целям возвышения и очищения души. Нравственный, в первую очередь трудолюбивый человек. Труд выполняет важнейшую функцию формирования нравственной личности, облагораживает душу. Поэтому в сакральном выражении труда присутствуют все праздничные атрибуты, праздничная обрядовость. Рациональное мышления сибиряка отводит труду высшую сакральную ценностную роль – труд есть условие существования «космоса». Труд есть главный инструмент преодоления «зла», труд — благо, а не страдание.
Праздник становится временем обращения к физической сущности человека, к результатам труда. Отсюда праздник предполагает иную обрядовость не созидательного характера. Праздник допускает общение с силами «хаоса», «зла» с рациональными целями гадания, магии. В обрядово-игровой ситуации проигрывается сакральная борьба бинарных сил и победа «добра». Череда труда и праздника на уровне глубинных этнических констант в сибирском сознании есть циклы воспроизводства смены «Хаоса» и «Космоса».
Таким образом, воссоздание в реальности ситуации мнимого торжества «зла» не могло не сопровождаться отходом человека от порядка, организованности, контроля над собой при обильном употреблении вина. Поэтому в сибирском празднике соединились возможность разгульно отметить высокие результаты хозяйствования с неосознанным приобщением к древним коллективным ритуальным праздненствам и временным «освобождением» от жестких норм общинной жизни. Вместе с тем, индивидуальное пьянство, пьянство в страдную пору, полная потеря контроля на длительный срок сурово порицались. Об этом свидетельствуют десятки слов негативно выражающих отношение к данному явлению – «бузыгать», «буркалы заливать», «выдулить», «зюзить», «зенки зали-вать», «хлобыстать», «быть на развезях», «окосеть» и т.д. (Кривошапкин М.Ф., 1865, Приложение).
Таким образом, мы считаем, что настало время переоценки соотношения труда и праздника в жизни сибирских старожилов. Наряду с ценностной оценкой труда в ментальности сибиряка, праздник и «разгулье» выступают в качестве заслуженной награды человеку за «зарывной» труд. Поэтому, не осуждая голословно «всеобщее пьянство», необходимо резонно отметить, что это было право трудолюбивого человека, итог адаптации к экстремальным условиям Сибири, отражение победы над силами «Хаоса» без боязни «погрузиться временно в Хаос». После праздничных радостей и «грехов» шло очищение трудом. Жизнь сибиряка представляется чередой психологического соревнования со «злом винопития» и победы его последующим трудом.
Источники и литература
-
ГАКК, ф.609. оп.1, д.1348, лл.7, 9 и др.
-
Щапов А.П. Собрание сочинений. Дополнительный том. – Иркутск, 1937
-
Макаренко А.А. Сибирский народный календарь в этнографическом отношении. – СПб, 1913
-
Миненко Н.А. Экологические знания и опыт природопользования русских крестьян Сибири в XVIII – первой половине XIX в.- Новосибирск, 1991
-
Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. — Т.1. – СПб., 1865
-
Костров Н. Святки в Минусинском округе Енисейской губернии // Записки Сибирского отдела РГО. – СПб., 1858. – Кн.5.
-
Цит. по кн.:Волошина Т.А., Астапов С.Н. Языческая мифология славян. – Ростов-на-Дону, 1996. – С.234.
-
Капустин С. Хозяйственный быт сибирского крестьянина // Литературный сборник. Издание ред. «Восточное обозрение». – СПб., 1885
-
Щукин Н. Народные увеселения в Иркутской губернии // Записки ИРГО. –Т.2. – 1869