Очень необходимое введение
Общеизвестно, что ст. 2 Федерального Закона «Об образовании» декларирует: «государственная политика в области образования «основывается на принципах: …демократический, государственно-общественный характер управления образованием».
Однако практическая реализация заявленного законом принципа до сегодняшнего дня сдерживается, с одной стороны, разнообразием представлений и мнений о содержании данного принципа, с другой стороны, отсутствием в законодательстве РФ специальных юридических норм для организационно-правового оформления этого принципа в образовательной практике. В том смысле, что имеющие намерение сотворить что-то эффективное в этой сфере, не составили себе четких и ясных, проектно или программно оформленных представлений о целях и способах своих возможных инноваций, а тот, кто не выказывает инициативы в этом направлении, не обязан ничего выстраивать государственно-общественного, обоснованно ссылаясь на отсутствие юридических норм и правил, а также прямых указаний и инструкций. «Понимание того, что означает государственно-общественный характер управления образованием, было чрезвычайно разнообразным. Начиная от использования простого опроса общественного мнения при принятии управленческих решений и заканчивая представлениями о необходимости создания альтернативной общественной системы образования», — считает И.М. Реморенко. (1) Он также отражает наиболее распространенную форму реакции инновационного педагогического мышления на указанную ситуацию, которая воспринимается таким сознанием, как фатальный «…разрыв между действующими ведомственными нормами системы образования и только появляющимися инновационными и адекватными им общественными представлениями об организации образовательной действительности». (1). Реагируя на административные препятствия своему инновационному порыву излишне эмоционально, такая творческая позиция драматизирует эту ситуацию, как безусловный и абсолютный «…разрыв между старым институциональным устройством системы образования и новыми эффективными попытками изменения образовательных институтов».(1). Поскольку ситуация в таком представлении положения дел осознается как однозначно «революционная»: «верхи не хотят», а «низы», из-за их козней, «не могут», то и решение также предлагается революционное: «Преодоление этого разрыва предполагает создание новых норм институционального устройства системы образования». (1). Любой другой путь в этой логике революционных инноваций воспринимается как оппортунистический, именно в смысле «предательства» интересов творческой педагогической общественности — безусловного и единственного носителя тенденций немедленного прогресса в управлении образованием: «Одна стратегия – постоянная подстройка под действующие нормативно-правовые условия, эдакое конъюнктурное реагирование на прихоти чиновничьих документов и, порой даже, ущемление собственной инициативы.
Вторая стратегия – активное участие в выдвижении законодательных инициатив, творческая позиция по отношению к нормативно-правовому регулированию, субъектные основания собственной образовательной деятельности» (1). Таким образом рассматриваемая форма «инновационного сознания» устанавливает знак тождества между творческой позицией активного педагога-новатора и его обязательным участием в выдвижении законодательных инициатив, нет последнего – нет и первого.
Автор данного раздела курса не разделяет таких подходов по следующим принципиальным основаниям. Первое из них состоит в том простом и очевидном факте, что любая норма, старая или новая, в равной мере определенным образом ограничивает веер выбора творческих инициатив в принципе. 13 лет новейшей российской истории очень наглядно иллюстрируют данное утверждение, в том числе и в трансформациях феномена государственно-общественных взаимоотношений по поводу соуправления процессами социального развития. Заявленный в конце 80-х г.г. законодателем принцип: «что не запрещено законом – то разрешено» открыл шлюзы для невиданной в России волны общественных и государственных инноваций в общественном развитии. С 1989 по 1992 г.г. в российских городах и селах, благодаря отсутствию жестких норм и подробных регламентаций в этой сфере, появилось огромное разнообразие моделей общественно-государственного и государственно-общественного местного самоуправления, еще больше возникло общественных объединений и движений, явочным порядком перехвативших у государственных институтов функции управления социальными процессами на местах. Аналогичная лавина инноваций грянула в те годы и в появившемся секторе негосударственной экономики. Реагируя на это в имманентной себе логике, законодатель, начиная с 1992 г. упорно и эффективно работал именно над нормированием проявленных инициатив. В результате нескольких редакций законодательства о местном самоуправлении, дополненных налоговыми и бюджетными реформами, подавляющее большинство общественно-государственных органов местного самоуправления оказались вне закона, а оставшиеся государственно-общественные потеряли до 90% своей общественной составляющей. Те же процессы наблюдались в общественном некоммерческом секторе. Попытки нормировать, например, благотворительную деятельность в варианте, более приспособленном для расширения возможностей предоставления налоговых льгот благотворительным организациям, предпринятые в виде создания регионального образца – закона Москвы «О благотворительной деятельности», принятого на год раньше аналогичного федерального, также успехом не увенчались. Федеральный законодатель, прозорливо разглядев такую уловку, остановился на совершенно иной, по виду и форме даже более демократичной, концепции нормирования благотворительной деятельности в России. Она, практически, исключила законные и моральные претензии подавляющего большинства видов и типов благотворительных организаций на какие-нибудь особые налоговые федеральные и местные льготы. Памятуя об этом, автор скептически относится к призывам выйти на «баррикады законодательных инициатив» для расширения возможней личностного и коллективного социального творчества. Поспешное нормирование инноваций с непредсказуемыми в принципе социальными последствиями блокирует также и возможности самокоррекции социальным творцом своих экспериментов, перепрограммирования своей инновационной деятельности.