Серебристые дельфины прилетают с неба — моря
Памяти Александра Лебедя
Моя родина Калинино.
Там не спит аэропорт.
Там поют, ревут турбинами
Серебристые дельфины,
Приплывают с неба — моря
И торопятся на взлет.
(Из детских стихов автора)
Мне шесть лет. Я лежу на огороде в стогу сена и смотрю в небо. Оно кажется мне необъятным морем. Серебристые дельфины приближаются к моей гавани и трубят на все наше Калинино. Калинино — это аэропорт и почти Абакан. Пять остановок — и ты в центре города. По вечерам аэропорт загорается разноцветными огнями, дельфины — самолеты открываются от звезд и успокаиваются на большом поле.
Перед сном нас ведут гулять, всю троицу. Впереди важно вышагивают мой брат, потом копотит маленькая Ленка, ее недавно взяли из детдома, потом я. Я толстая, страшная и самая умная. Над Калинино висит луна, и я объясняю всем, что там живут инопланетяне. Ленка вообще не умеет говорить, ее учат всем домом: Абакан, диван, самолет, печка. Я ей завидую. У нее теперь есть мама — моя бабушка. Ей никто не запрещает звать ее так. Мне нельзя. Мне многое нельзя. Я не могу отказываться, когда родители берут меня в гости. Я умею молча кричать. Я широко открываю рот, запрокидываю голову, и слезы текут мне в уши. «Жаба», — шипит на меня моя мать и тащит за ворот через ограду к машине. Через день — два меня вернут, обязательно больную. И снова Калинино, родной дом, где мне все вокруг улыбаются. Стены, шторы, мои игрушки, бабушкины глаза и дедова борода, от которой щекотно.
А дома радость — Ленка говорит «А-кан», уже не боится, когда ее везут в город, и танцует, напялив на себя накидку: «муталя, муталя». Ей купили большие кубики и учат говорить по слогам. А мне скоро в школу. Но меня не учат ничему. Так распорядилась моя мать. Меня отдадут в какую — то частную школу и портить нельзя. Зато бабушка читает мне книги, а когда устает, протягивает мне: «Ну фантазируй, радость моя!» И я захлебываюсь от своего сочинительства, глядя на картинки.
В Калинино большая школа. Я иду в клуб, на стадионе играют дети, и я шепчу как заклинание: хочу в эту школу, хочу, хочу…
— Света, бог есть? — спрашиваю я бабушку.
— М-м — не видела. Понимаешь, я другую жизнь прожила, я не верю. А ты у меня крещеная.
— Кто крестил?
— Поп, — хохочет она. — Не знаю, как там бог, но попа ты в этой церкви вывела из тарпения.
— Как?
— А так: крестил он человек двадцать сразу, а ты устала и подпевала на всю церковь. Тебе было полгода. Понимаешь, я все время хотела тебя защитить, вот и попросила помощи у Всевышнего.
А меня от бабушки заберут. В школу. Нет, конечно, не в частную. Правда, я никогда не испытываю, что такое первый в жизни звонок, и никто не поведет меня за руку в первый класс. Меня нарядят, как куклу Барби, долго и шумно будут позировать перед видеокамерой и приедут в школу тогда, когда линейка кончится. так и пойдет все наперекосяк. Но зато на выходные и в каникулы я буду дома, в Калинино, и буду дома, в Калинино, и буду ненавидеть школу так, как можно ненавидеть тюрьму, а заодно и своих родителей.
«Вези эту паскуду к своей мамочке, всю душу вымотала!» — истошно кричит толстая, злая мать, и глаза у нее выкатываются из орбит. Это я принесла домой двойку. Никому в первом классе не ставят оценки — только мне. Потому моя задница в огромных кровоподтеках. «Вот, гадина, весь палас облевала!» Это я болею. И меня опять везут домой. Ночью я просыпаюсь от ужаса и сразу успокаиваюсь — гудят мои дельфины. А потом мы с бабушкой едем в Абакан, в больницу.
— Света, этот мужик меня зарежет! Не давай!
— Никого еще не резал, — смеется огромный черноволосый хирург.
— Он добрый, маленькая, успокойся.
— Он такой же, как богатырь Очен — Матур?
Как странно, я помню свой сон во время наркоза до сих пор: старый аксакал с белой бородой на белом коне, и я рядом. И мы летим с ним, а под нами горы, степи, леса. Хакасия… И мне хорошо и спокойно.
И снова школа. Снова истеричный крик женщины, которую я должна звать мамой. Недавно сунула в видик кассету. В клубе, в Калинино, репетиция. Я на сцене, я готовлюсь стать лауреатом конкурса «Зажги свою звезду». Я маленькая, красивая, смешная. А мать в зале кричит: «Эй, ты, артистка из погорелого театра!» И мне так жаль эту маленькую девочку, и я до сих пор не могу понять, за что?! А в Калинино собирается целый зал, и люди смеются мне навстречу и хлопают, а в Усть — Абакане я на самом деле становлюсь лауреатом.
Подойди ко мне, дельфин, подплыви.
Что ты думаешь, дельфин, о любви?
Я еще не знаю, что такое любовь,
Потому в стихах рифмую я: любовь — морковь.
Эти песни пою я, а дома с подросшей Ленкой мы играем с бабушкой в рифмы, и Ленка выдает шедевры: «Сели вместе за столом — получился детский дом!» Огромная школьная доска, прибитая на сарай, качели, ласковая корова Юлька, мы рифмуем все подряд. рисуем, купаемся в дрене, катаемся с горки, ездим в Абакан в парк «Орленок». визжим от счастья на День города во время салюта, и все обрывается….
Мои родители из бизнесменов решили стать фермерами. Далекий таежный поселок в Красноярском крае. Горы, снега по пояс, новая школа, злой, нескончаемый визг матери, растерянный отец, который все делает сам: доит корову, кормит свиней, пилит дрова, ловит рыбу и еще работает учителем в школе. Но я не жалею его и шепчу: так и надо! Так вам всем и надо!
Что такое ностальгия? Это тоска по родине. Никто никогда не написал, что ностальгия бывает у детей. Я живу как будто во сне.
Я то — то делаю, но я не здесь. Я стараюсь не замечать их: они враги. Они не имели права лишать меня того, что я любила. Я их ненавижу. Зачем, зачем им чужая девочка? Подай, принеси, застели нашу постель, расстели нашу постель, посуда, вода из колодца, которую так далеко носить, а главное, тяжелая бадья и ворот, который часто вырывается и бьет меня по голове до тошноты.
«Ничего, может, ума прибавится, — кричит мать, — пошла! Пошла! Выросла кобыла!» Я ко-бы-ла. Мне десять, мне одиннадцать, мне наконец — то двенадцать лет! И как гром среди ясного неба: «Эй, ты, поэтесса. Лебедь — то решил губернаторскую премию отвалить победителю. Катай свои стишки на конкурс, за одним у своей бабки прихвати. С паршивой овцы хоть шерсти клок! А что? Поди тысяч пятьдесят за первое место отвалит. К маме уедем. В бизнес вернемся. Куда? Закудахтала! В Абакан!» Домой, если первое место — домой! Я больше ни о чем не могла думать. Мне двенадцать. Я такая большая… Домой, и я уйду от них.
— Отрастила жопу, тунеядка. Только жрать! Курам дала? Теленку пойло? Дура ненормальная!
— …Нюсенька, уроки сделала? Проходите, проходите… Ты иди, доченька, погуляй. (Ах, как она по — доброму умеет улыбаться. Соседка пришла.)
— Иди, Нюсенька, подыши, совсем заучилась! И шепотом, как змея: «Пошла вон, паскуда!»
Я не учу ничего. Я ненавижу школу. Я трава, я растение. Я — никто. А по ночам мне снятся лебеди. Они уносят меня на крыльях домой, в Калинино. Поют серебристые дельфины, и рядом плывут лебеди. И я протягиваю руку и глажу красивые белые крылья. Ты добрый, ты спас меня!
Учительница по литературе вместе с моей матерью отсылают стихи на конкурс. И из Красноярска приходит вызов! Мои стихи напечатают, меня повезет заведующий районо. Из района присылают машину. Мать трясет как в лихорадке: «Пятьдесят тысяч, не меньше, долг отдам сестре, остальные…» — она визгливо хохочет…
Красноярск. Дети. Стихи. Телекамера. Я настолько теряюсь, что забываю не только бабушкины, но и свои стихи. И у меня даже не первое место, а Гран — при! Мне вручают печатную машинку. Отберут дома — без сожаления думаю я. Потом придет губернаторская премия. Я отдам им деньги, и они отпустят меня. Там, в Красноярске, я большую ни о чем не думаю. Нас везут на Караульную гору. Дух захватывает возле старой часовни — весь город как на ладони. И какой — то серьезный поэт, мой ровесник, очень серьезно говорит мне:
— Это место обладает чудодейственной силой. Ты загадываешь желание и три раза обходишь вокруг часовни. Ты крещеная?
— Да.
— Тогда все. Считай, что сбудется. Давай загадаем встретиться!
— Нет! — Кричу я ему и бегу, потому что уже всех садят в автобус.
Один, второй, третий круг. Домой! Домой! Миленький генерал Лебедь, как хорошо, что ты есть на свете!
А через неделю в школу позвонили и сказали, что губернаторская премия будет выдаваться целый год по 200 рублей в месяц.
— У-тю-тю! Поэтесса! — зло орала на меня мать.
Я не помню, сколько прошло дней. Было холодно. Конец октября. Болела голова. Почему — то тряслись руки.
— Что же ты сделал, генерал, что же ты сделал, — плакала я. Дорогу заносило снегом…
Зима. Скользкая, обледеневшая ограда. Наверное, я должна была упасть. И я упала.
И мир на мгновение засверкал всеми цветами радуги. И я очнулась и поняла, что не встану. А потом поняла, что никто не выйдет и не потеряет. И я пошла. До дверей. А там подхватил на руки отец и истошно заорала мать: «Что, обосрала мой день рождения?!» Да, завтра третье ноября, я же ей шоколадку купила, что же кричит она так? Потом придет медичка, взглянет на ногу и не скроет испуга: «Перелом, везите в Абакан.» И уйдет.
— Нет, ты встань, встань, ну-ка, пройди, растяжение, да и все, у меня что, деньги на тебя, падлу, есть?!
Я попробую встать — и опять перед глазами полыхнет пламя. А ночью я поползу на кухню. И она проснется на мой стон:
— Тебе что, под морду ведро теперь носить?!
Пройдет долгих мучительных четыре дня, в которые мой большой и сильный отец — «дебил, кретин и идиот» — будет колоть телку, возить дрова, чтобы иметь возможность увезти в Абакан «дебилку, кретинку и идиотку».
ТАК закончится мое детство. И я все пойму и увижу мир таким, какой он есть на самом деле. Я пойму, что есть закон справедливости, что я наказана за обман и должна вытерпеть эту боль, потому что все равно меня прощают и возвращают мне родину.
И наступит утро. И чужая женщина — моя мать — не подойдет и не сменит мне белье. На мне рваные черные колготки, носки из рукавов моего детского свитера и опорки вместо сапог. Она поймет, что я уезжаю насовсем, но в слезливый театр для людей играет до сих пор: «Нюсенька, доченька, как ты без меня?!» Нет, она еще приедет и, стуча кулаком по гибсу, будет кричать: «Попробуй только вернись! Я тебя, суку, по кускам в тайге раскидаю.»
Что такое Родина? Там, на автовокзале, отец нес меня к такси, а я вертела головой, выворачивала шею: Абакан, здравствуй! Рынок, привет! Аэропорт, ура! Калинино…
Бабушка в ограде и ее крик:
— Позвоночник? Бедро?
— Нога, — шепчу я ей, еле ворочая сухим языком.
— Что с горлом?
— Пить…
И я пью родную калининскую воду. Еще и еще, и кому понять, что я не пила уже трое суток!
Вот и два года пролетело незаметно. Я совсем взрослая. И все тип-топ. Гудят мои дельфины в небе, я хожу в свою любимую школу, и самое смешное, люблю учиться. Люблю учителей. И как то стал забываться мой плен у родителей. Я стала писать смешные, добрые сказки. Иногда мне в школе хочется на уроке литературы сказать: давайте почитаем мои любимые. …Вот Абахай Пахта мчится на коне, чтобы проститься с любимым, вот смелый Алтын — Арчал бьется с дъяволом Ай-Кюном… Нет, не поймут, мы все такие современные. Мне тоже раньше казалось, что сказки — это старушки на печке или на лавочке, а потом услышала по телеку, что серьезный генерал Лебедь пишет сказки. Этой весной мне приснился страшный сон. Я опять летела на крыльях лебедей, и вот самый главный, любимый, повернул ко мне голову, сказал: «Прощай», — камнем полетел вниз. — А-а-а, — закричала я во сне.
— Ну что ты кричишь так?
— Мой лебедь разбился…
Это генерал Лебедь разбился — объясняют мне. Мистика.
Он разбился там, где я жила долгих два с половиной года. Там, где я плакала и мучилась. Вытащил меня из этой чертовой дыры и погиб именно там.
Прошло уже полгода, как его не стало. Мне больше не снятся лебеди. Я понимаю, что все это совпадение. Да и, наверное, вся наша жизнь состоит из совпадений. И все — таки как хочется, чтобы жили лебеди, и от белых стай мир добрее стал. Песня такая есть. Есть такая песня.
Иногда я жалею маленького красноярского поэта — ведь он должен был получить губернаторскую премию. А потом думаю, что это совсем необязательно. Стихи приходят и уходят. Но если ты настоящий поэт, от тебя ничего не уйдет.
Я не люблю стихи. Чем — то страшным веет на меня от рифмованных строчек.
— Пройдет, — говорит Света. — Вот влюбишься…
Ага, через компьютер. Я могу часов пять проболтать в чате.
— Новенькая, фотку!-)))
— Зачем?
— Какая ты?
— Зет, я красивая:-)))
— Олжас, я очень красивая — ноги у меня от ушей, волосы как у Натальи Орейро, глаза — дикие какие — то глаза, как у Неферити:-)) губы? Губы как губы:-))
— Не хочу я в твою Москву. Там дым и вообще…
— Видала я твой Нью-Йорк, у вас там террористы.)))
— Нет. мне хорошо в Абакане. Просто отлично.
— Какие голые степи? У меня тут такое море!:-))) И серебристые дельфины зимой и летом трубят в свои волшебные трубы.
А ТЫ знаешь, нью-йоркский мальчишка, объездивший полмира — Россия, Израиль, германия, Америка, — с чего начинается Родина? Нищий богач. Потому что человек без Родины — что перекати — поле. Трава у нас есть такая в степи. Катится, катится, как футбольный мяч. Нет, я знаю, ты не виноват. Может быть, когда — нибудь ты вернешь себе Родину. А мной выстраданная очень дорога мне. И старушки на лавочках, и чумазый тракторист, и фонтаны Абакана — это все мое. Я все это люблю. С любви начинается Родина.
Яна ТРИПОЛЬСКАЯ
Калинино