Образовательный портал

) – командная экономика индустриального общества, сформировавшаяся под влиянием идей марксизма и решавшая задачи догоняющего развития, провозглашая одновременно лозунги строительства социализма. Развивалась в период с 1917 по 1991 сначала на территории Советской России, а потом и других политических сателлитов и союзников СССР. Советская экономическая модель стала самым значительным мировым экспериментом социальной инженерии – построения научно обоснованной плановой социалистической экономики.

Неизменной чертой всего советского периода, начиная с эпохи военного коммунизма, являлась «ведущая роль» Коммунистической партии. При гегемонии КПСС советская экономическая система должна была соответствовать основным провозглашенным ею ценностям: однопартийное руководство, плановая экономика, государственная собственность, высокие темпы накопления, ради достижения которых возможно применение методов внеэкономического принуждения (коллективизация, труд каторжников ГУЛАГа, драконовские трудовые законы и т.д.).

Изначально, сразу после формирования советской экономики, история 20 в. интерпретировалась многими леворадикальными обществоведами как противоборство «прогрессивного социализма» и «реакционного капитализма». В противовес им защитники рыночного хозяйства (например, Л. фон Мизес, Ф. фон Хайек, Е.Т.Гайдар) объявляли советский социализм «дорогой к рабству» – не новой прогрессивной фазой в развитии общества, а регрессивным попятным движением. Давая разноречивые оценки советской экономике, оба этих подхода одинаково рассматривают ее в контексте противопоставления «капитализм – социализм».

Этот традиционный подход подвергается в наши дни серьезной критике. Оба понятия – и «социализм», и «капитализм» – имеют очень сильную идеологическую «нагрузку» и довольно плохо отражают реальные характеристики социально-экономических систем 20 в. Поэтому современные обществоведы предпочитают пользоваться для объяснения места советской экономики в развитии общества более идеологически нейтральной теорией смешанной экономики (см. также ОБЩЕСТВО).

Если попытаться с помощью концепции смешанной экономики выделить основные этапы экономического развития России в 20 в., то в нем прослеживается чередование «приливов» и «отливов» огосударствления экономики. Всего можно выделить пять качественно различных этапов эволюции российской экономики (Рис. 1).

I-й этап: 1900–1914 – преимущественно рыночная экономика. Россию начала века характеризуют как многоукладное общество. Следует подчеркнуть, что основные его уклады были связаны с рыночными механизмами хозяйствования, идущими на смену натуральной патриархальности.

-ой этап: 1914–1920 – командная экономика военного времени. Во время первой мировой войны в России, как и в других воюющих странах, произошло сильное огосударствление экономики. После Октябрьской революции 1917 «военный капитализм» трансформировался в «военный коммунизм». Именно он стал первой разновидностью советской экономики.

Основными компонентами командной экономики военного времени были продразверстка и национализация промышленных предприятий. Еще в 1916 царское правительство запретило рыночную торговлю хлебом и ввело плановые задания (разверстку), сколько хлеба какая губерния должна продать государству по фиксированным ценам. В годы Гражданской войны продразверстка приобрела черты прямого насилия, когда продотряды забирали у крестьян хлеб практически бесплатно. Постепенная национализация промышленных предприятий началась с создания военно-промышленных комитетов Особых совещаний для планирования поставок и распределения госзаказов в 1915. Апофеозом огосударствления промышленности стал декрет 1920 о национализации всех предприятий с числом занятых свыше 10 человек. Огосударствление труда привело к введению в 1919 всеобщей трудовой повинности. Тем самым сменяющие друг друга военные правительства пытались ликвидировать все основные рынки (рынок продуктов питания, рынок промтоваров и рынок труда), заменив их централизованным распределением ресурсов. Во время ожесточенных военных действий «казарменная экономика» давала положительный эффект – не случайно во время гражданской войны принудительные реквизиции продуктов у крестьян проводились как «красными», так и «белыми». После прекращения Гражданской войны ее ликвидация стала неизбежной.

-й этап: 1921–1928 – смешанная экономика НЭПа.

В 1920-е происходит частичное возрождение рыночных механизмов. Государство сохранило за собой крупную промышленность, допуская мелкотоварное производство в деревне и частный бизнес в сфере торговли, услуг и мелком промышленном производстве. Фактически хозяйство Советской России эпохи НЭПа стало одним из первых в мире сознательных экспериментов по созданию экономики смешанного типа. Именно в этот период работали такие замечательные советские экономисты как А.В.Чаянов и Н.Д.Кондратьев, пытавшиеся помочь создать в Советской России эффективную смешанную экономику, основанную на сочетании планирования и рынка. К сожалению, развитие страны пошло иным путем.

-й этап: 1929–1988 – командная экономика мирного (в 1939–1945 – военного) времени.В 1929–1932 были осуществлены две тесно взаимосвязанные социально-экономические программы – насильственная коллективизация и ускоренная индустриализация. В результате их осуществления СССР к концу 1930-х превратился из аграрно-промышленной страны в промышленно относительно развитую державу. Платой за этот прорыв стали ограбление деревни и сильное снижение сельскохозяйственного производства, уничтожение всех предпринимательских структур, замена рынка административной системой производства и распределения. Если «военная» модель командной экономики предполагала централизованный контроль прежде всего за распределением, то новая («сталинская») модель командной экономики концентрировала внимание на огосударствлении самого производства.

При всех своих несомненных недостатках административно-командная система в 1930–1950-е была, как считают многие историки-экономисты, вполне жизнеспособна и достаточно эффективна. Показателем ее эффективности является тот несомненный факт, что с началом Отечественной войны удалось без существенных изменений в хозяйственном механизме очень быстро подчинить развитие экономики нуждам фронта и обеспечить его потребности.

Однако уже в 1950-х начинается новая полоса реформ, основанных в той или иной степени на идее ослабления командных начал. Достаточно популярными среди экономистов становятся концепции «рыночного социализма». Если при «ортодоксально-плановом социализме» планировался прежде всего объем производства и его ассортимент, то при «рыночном», как предполагалось, планироваться будут только цены, в то время как объем и ассортимент останутся на усмотрение руководителей государственных предприятий. Косыгинские хозяйственные реформы 1965 уже практически предполагали сокращение числа обязательных показателей отчетности, повышение самостоятельности предприятий в распоряжении полученной ими за свою продукцию прибыли. Но идеям хозрасчета (самоокупаемости, самофинансирования и самоуправления государственных предприятий) не было суждено реализоваться. В конце 1960-х, под влиянием событий в Чехословакии, советское руководство испугалось того, что либерализация общества приведет к подрыву социализма, и начало «завинчивать гайки». Показателем провала косыгинских реформ стала трагическая судьба председателя опытного хозяйства «Акчи» И.Н.Худенко, который попытался создать принципиально новую, хозрасчетную модель социалистического предприятия, но был обвинен в злоупотреблениях и умер в тюрьме.

В 1970–1980-е советская система хозяйства вступила в фазу деградации. Вместо «невидимой руки» рынка экономикой управляло «невидимое рукопожатие» коррумпированных чиновников. Увеличивалось отчуждение работников от собственности, росло качественное отставание советской экономики от развитых стран Запада, пышно расцветала теневая экономика. Добыча и экспорт нефти и газа позволяли до поры сохранять иллюзию экономических успехов. Однако когда в 1980-е мировые цены на энергоресурсы пошли вниз, советская экономика оказалась в состоянии явного кризиса.

Концепция смешанной экономики дает понимание того, как происходило развитие российской экономики в 20 в., но не объясняет, почему оно приняло именно такой вид. Чтобы понять внутренний смысл зигзагов экономической истории российского общества, целесообразно обратиться к концепции догоняющего развития.

Начиная с 18 в., экономическое развитие России имеет догоняющий характер: руководители страны целенаправленно стремятся преодолеть разрыв между передовыми странами Запада (сначала основным ориентиром была Западная Европа, позже – США) и отставшей в своем развитии России. При этом путь, пройденный передовыми странами за столетия, страны догоняющего развития стремятся «пробежать» за несколько десятилетий.

Хотя модернизация неизменно оставалась основной задачей всех правительств, от Петра

-я фаза: индустриальная модернизация (1-я половина 20 в.). Индустриальная модернизация предполагает переход от общества аграрного к промышленно развитому, индустриальному обществу. Поверхностным индикатором этих процессов служат сдвиги в структуре занятости: если до промышленной революции основная масса рабочей силы занята в первичном секторе (сельское хозяйство), то после ее завершения – в секторе вторичном (промышленность).

В решении задач индустриальной модернизации в российской экономике последовательно применялись два различных метода – сначала (в начале века) копирующей модернизации, затем (с конца 1920-х) контрмодернизации.

В годы НЭПа, используя сочетание централизованного управления и рыночной самоорганизации, большевикам удалось поднять экономику страны примерно до уровня довоенного 1913. Однако перспективы дальнейшего роста оказались весьма проблематичными. Разрыв между большевистской Россией и развитыми странами Запада отнюдь не сократился, а, наоборот, возрос. К концу 1920-х большинство политических лидеров СССР полагало, что эволюционное развитие обрекает страну на экономическую отсталость и политическое подчинение. На повестку дня встал «большой скачок» – политика ускоренной индустриализации.

Сталинским политическим режимом для осуществления промышленной революции был выбран метод контрмодернизации – решения универсальных задач модернизации (индустриализации и раскрестьянивания) принципиально иными методами, нежели это было в развитых странах. Если в развитых странах эпохи так называемого первоначального накопления государство лишь максимально помогало развитию бизнеса, то советское государство попыталось полностью его заменить.

В 1920-е проблема ускоренной индустриализации осмыслялась как проблема «первоначального социалистического накопления» – поиска средств для индустриального развития. В ходе дискуссии высказывались различные концепции: эксплуатация крестьян (Е.Преображенский), «самоэксплуатация» рабочего класса (Л.Троцкий), использование иностранных займов (Л.Красин). Сама проблема поиска средств для начального экономического толчка нисколько не является специфически российской; схожим образом этот вопрос обсуждался с 1950-1960-х правительствами развивающихся стран. Особенностью условий советской индустриализации являлась лишь практическая невозможность широкого использования иностранной помощи из-за экономической блокады.

В ходе промышленной революции в СССР практически была реализована смесь программ эксплуатации крестьян и «самоэксплуатации» рабочего класса. Под сильным административным давлением увеличилось изъятие продуктов из деревни, часть которых шла на экспорт ради закупки оборудования для строек первой пятилетки. Параллельно под влиянием стахановского движения и прямого административного давления произошло снижение средних расценок оплаты труда промышленных рабочих (именно это имел в виду Л.Троцкий, предлагая развивать «самоэксплуатацию» рабочих в пользу «пролетарского» государства). Труд же многочисленных репрессированных вообще обходился практически бесплатно.

Советская модель индустриальной модернизации отличалась, таким образом, от западноевропейской тем, что, во-первых, вместо формирования немногочисленного рыночно ориентированного фермерства сельским хозяйством занималось загнанное в колхозы крестьянство, во-вторых, промышленное развитие начиналось не с легкой промышленности, а с тяжелой (при особом внимании к развитию ВПК).

На вопрос, была ли реальная альтернатива жестокой сталинской индустриализации, трудно дать однозначный ответ. Видимо, большевистская власть находилась в ситуации исторической ловушки, из которой безболезненного выхода в принципе не было. Выбор ограбления деревни как основного резервуара ресурсов для индустриализации был, возможно, неизбежным. Характерно, что мнения большевистских вождей расходились по поводу не методов ускоренной индустриализации, а лишь темпов реализации этой программы («бухаринская альтернатива» предполагала несколько меньшее давление на крестьянство).

-я фаза: постиндустриальная модернизация (2-я половина 20 в.). В 1950–1960-е положительный потенциал советской системы хозяйства начал иссякать. Едва СССР почти догнал развитые страны в решении задач промышленной революции, как на Западе началась революция научно-техническая. Реформы в СССР второй половины 20 в. были направлены (скорее неосознанно, чем сознательно) именно на решение задачи перехода от индустриального общества к обществу сервисному. Однако при сохранении командной экономики эти реформы оказывались мертворожденными.

Развернувшаяся за рубежом НТР требовала развития инициативы, творческого и оригинального мышления, в то время как в советской командной экономике функции управления были полностью монополизированы бюрократической номенклатурой. Командная экономика воспитывала «работника-винтика» – надежного, но малоинициативного исполнителя. Такой работник удовлетворял требованиям индустриального общества, однако постиндустриальное общество создать отчужденным трудом нельзя.

Кроме того, советская командная экономика всегда лучше справлялась с выпуском товаров промышленного потребления, чем личного. В результате даже поверхностному наблюдателю бросалась в глаза потребительская бедность советского образа жизни, резко отличавшаяся от материального благополучия на Западе.

Провал советской экономической модели стал очевиден уже в 1970-е, когда начался период «брежневского застоя». Этот застой проявлялся даже не столько в падении темпов экономического роста (Табл. 2), сколько в ухудшении его качества. В то время как СССР демонстрировал «успехи» в выплавке стали, добыче каменного угля и производстве тракторов, развитые страны начали измерять прогресс ростом производства компьютеров, пользователей Интернет и сотовых телефонов.

Таким образом, генезис главной советской хозяйственной системы связан с необходимостью ускоренно решать задачи промышленной революции, а гибель советской экономики – с невозможностью решать в ее рамках задачи научно-технической революции. Чем же была советская система хозяйства? Характеристика ее как командной экономики не дает полного ответа на этот вопрос, поскольку командный тип экономики может возникать в самых разных социально-экономических условиях. (Например, древний Египет и фашистская Германия являются различными модификациями командной экономики, но это отнюдь не означает качественной однородности их хозяйства.)

Если командная экономика есть форма советской системы хозяйства, догоняющее развитие – направленность ее развития, то что является ее содержанием, сущностью? Ответ на этот вопрос обществоведы ищут не одно десятилетие, и хотя объект их исследования уже прекратил свое существование, дискуссии продолжаются и в 2000-е.

С некоторой долей условности все концепции по поводу сущности советской командной экономики можно разделить на три группы (Рис. 3).

Первый подход: советская экономика – система, более развитая, чем рыночная. Официальная советская идеология последних десятилетий существования СССР именовала советскую экономику «реальным социализмом» (и даже «развитым социализмом»), подчеркивая тем самым, что социалистическое преобразование общества в основном завершено. Однако уже в 1970–1980-е этот тезис подвергался серьезной критике.

В контексте марксистской теории социализм – это общество более высокого уровня развития, чем капиталистическое, причем главным его качественным отличием должно быть экономическое освобождение. Но в реальном советском обществе этот ключевой признак определенно отсутствовал.

Под экономическим освобождением понимают скачок «из царства необходимости в царство свободы», освобождение индивида от давления материальных ограничений. В СССР противоречиво сочетались всеобщность простейших социальных гарантий с сохранением и даже постепенным усилением отчуждения работников. Всем был практически гарантирован определенный (не очень высокий) уровень жизни, который трудно было заметно повысить из-за тенденции к уравниловке в доходах. Поскольку советский человек не видел возможности качественно повышать свое благосостояние, он относился к огосударствленному труду как к чему-то чуждому, принудительному. Называть это экономическим освобождением вряд ли возможно.

Характерно, что само название советской экономической модели не соответствует ее содержанию. Она названа «советской», поскольку предполагалось, что главными органами управления станут выборные Советы («Вся власть Советам!»). Однако в первые же годы после захвата власти большевиками эти органы демократической власти оказались лишь декоративным фасадом, за которым скрывалась фактическая власть Коммунистической партии.

Еще в 1930-е австрийский экономист Людвиг фон Мизес выдвинул концепцию «логической и практической неосуществимости социализма». Оперативное и точное реагирование производства на требования спроса возможно, по его мнению, тогда и только тогда, когда цены – индикаторы экономики – правильно отражают соотношение спроса и предложения. Однако при «плановом социализме» саморегулирование через ценовые индикаторы ликвидируется, новыми индикаторами становятся плановые задания. Плановые же указания могут в лучшем случае совпадать с рыночными сигналами, но из-за трудности учета и обработки огромного массива информации они, скорее всего, будут от этих оптимальных сигналов отклоняться и вносить в экономику деформации, тормозящие ее развитие в сравнении с рыночным хозяйством.

Эту критику можно парировать, доказав возможность либо рыночной модели социализма, либо планового социализма высочайшей степени компьютеризации. Но очевидно, что к советской модели экономики эти аргументы неприменимы. В действительности разрыв между СССР и развитыми странами Запада в последние десятилетия существования советской системы хозяйства не сокращался, а рос.

Таким образом, мало оснований считать советскую экономику чем-то более высоким, чем рыночная система хозяйства. Второй подход: советская экономика – система более низкая, чем рыночная. Поскольку «реального социализма» в советской экономике оказывается немного, то напрашивается предположение, что советская система хозяйства на самом деле была неким регрессом, регенерацией отношений более низших, чем рыночные (подобно тому как в южных штатах США в 18 – первой половине 19 вв. произошла регенерация рабовладельческих отношений).

Одним из первых с подобной концепцией выступил в 1950-е американский обществовед Карл-Август Виттфогель, назвавший советскую экономику индустриальным вариантом «азиатского деспотизма», то есть азиатского способа производства. Действительно, тенденция к тотальному огосударствлению хозяйства находит прямые аналогии в древних и средневековых «азиатских» обществах. Однако при классическом азиатском способе производства государственная бюрократия является не только политически господствующей группой, но и коллективным эксплуататором подданных. Между тем советологам пока так и не удалось доказать, что доходы советской номенклатуры можно рассматривать как эксплуататорские, что разница доходов бюрократов и рядовых советских граждан превосходила различия в полезном эффекте от их деятельности.

В отечественной литературе предложенный К.-А.Виттфогелем подход в 1980-е распространился в форме концепции административно-командной системы, сформулированной советским экономистом Гавриилом Поповым. Согласно этой концепции, советская экономика есть система вертикальных связей, где горизонтальные связи практически отсутствуют, правящая верхушка обладает полнотой власти, но нет обратных сигналов «снизу вверх» (Рис. 4). Если в сталинскую эпоху экономическая власть полностью концентрировалась в руках высшей партийной верхушки, то в брежневскую эпоху она постепенно «стекала» вниз, в руки номенклатуры среднего звена.

Концепции государственного способа производства в конечном счете исходят из официальной картины советской экономики, которая якобы действует как единый механизм, по строгому плану. Однако реальная степень централизованной управляемости хозяйством определенно была ниже (особенно в последние десятилетия существования СССР). Если вспомнить, что ни одна из пятилеток не была выполнена в полном объеме, то советскую экономику следует считать не плановым, а планируемым. Кроме того, игнорируется то обстоятельство, что рядовые советские граждане в большинстве своем давали бюрократам молчаливый «мандат доверия», далеко не все советские люди ощущали свое положение как угнетенное и эксплуатируемое.

Третий подход: советская экономика – специфическая модификация рыночной системы. В последние годы исследователи все чаще начинают сомневаться, что различия между советской экономикой и рыночной системой хозяйства были настолько велики, как считалось ранее. Высказываются мнения, что де-факто советская экономика тоже была смешанной, хотя, конечно, с большим перевесом элементов государственного регулирования над рыночной саморегуляцией.

Наиболее популярной из подобных теорий является концепция «экономики дефицита», выдвинутая венгерским экономистом Яношем Корнаи. В «социалистической» экономике, указывает он, есть цены, которые, однако, фальсифицированы и не отражают реальных издержек производства; финансовые ограничения для госпредприятий очень мягки, поскольку государство отпускает им средства практически независимо от результатов их деятельности. Этот государственный патернализм ведет к ускоренному экстенсивному росту при хроническом дефиците товаров и ресурсов. Фактически речь идет о том, что рыночные формы при «социализме» имели весьма поверхностный характер.

Несколько иначе освещают этот вопрос экономисты, изучающие развитие в СССР теневой экономики. По их мнению, при «социализме» существовал скрытый дуализм: если легально господствовал план, то растущий теневой сектор покоился на рыночных принципах и до некоторой степени приглушал негативные последствия государственного администрирования.

Перечисленные концепции освещают различные аспекты советской экономики, которые сосуществовали и переплетались друг с другом. Целостное представление о ее сущности возможно лишь с учетом различных подходов.

От интерпретации сущности советской экономики зависит и объяснение причин ее гибели. Развал советской экономики поднял вопрос, который современный американский историк-советолог Пол Грегори условно назвал проблемой «жокей или лошадь?». Экономисты и историки спорят, объясняется ли финальный провал советской экономики неправильной политикой неумелых руководителей («жокея») или же тем, что сама система планирования и административного управления («лошадь») имела фатальные недостатки.

Советская экономика стала достоянием прошлого, однако по поводу причин ее возникновения, механизмов развития, степени эффективности и причин гибели еще долго будут идти дискуссии. Для одних обществоведов советская модель – это тупик, 70 потерянных лет, унесшие жизнь миллионов людей. Их оппоненты указывают на то, что именно в Советской России завершилась индустриализация и был накоплен огромный экономический потенциал, позволивший нашей стране играть какое-то время роль одного из мировых лидеров. Те, кто далек от крайностей, признают определенные положительные эффекты советской модели и одновременно ее органическую неспособность к самоподдерживающемуся экономическому росту. Очевидно, эта дискуссия приведет к формированию консенсуса лишь тогда, когда окончательно определится роль «советского эксперимента» в глобальных процессах модернизации.

Юрий Латов